Кто-то скажет мне, наверно, о том,
Что не бьется мое сердце дождем.
Или это мои слезы? Принес
Я тебе сегодня розы
«Потеря» Project «Степень Свободы»
Холодный ветер и тоскливый дождь, мелкими каплями падающий на этот скорбный участок города. На алых, словно кровь, лепестках роз, букет которых я несу в руках, оседают слезы серого неба. Пожухшая трава намокла и мешает идти, размякшая земля липнет к обуви. Я на месте. Странно, я почти ничего не чувствую, глядя на белое надгробие. Может, мне так только кажется, ведь я уже целый месяц ничего не чувствую, не ощущаю внутри? С того самого момента, как золотистые искорки, освещавшие мою жизнь, потухли навсегда…
Я опускаюсь на колени возле надгробия и аккуратно кладу розы на него так, чтобы ветер не оборвал лепестки. Смотрю на мраморную табличку, читая знакомые иероглифы. Уже прошел месяц, но я никак не привыкну видеть твое имя здесь. Оно смотрится слишком дико и абсурдно на этой плите, среди сотен таких же однообразно-тоскливых погребальных плит. Я не могу привыкнуть… и не могу поверить. У меня не получается и вряд ли получится когда-нибудь жить по-прежнему, так, как я жил до встречи с тобой.
Я помню, как мы были счастливы, когда поняли и приняли свои чувства друг к другу. Мне не был страшен даже гнев Анны, которая, впрочем, быстро успокоилась. Мы с ней расстались довольно мирно. Помню, как не шел, а летел по вечернему Токио, улыбаясь звездному небу, и готов был обнимать каждого встречного – мне хотелось поделиться своей радостью со всем миром. Я даже не успел постучать в дверь твоей квартиры, как ты распахнул ее, и я, взглянув в твои золотые глаза, все понял: ты ждал меня, наверное, не отходил от дверей, возможно, боялся, что я не приду. Я развеял все сомнения, заключив тебя в объятия. Мы стояли в дверном проеме, замерев, и слушали биение наших сердец. Мне никогда не было так хорошо.… Хотя нет, было: чуть позже, ночью. Мы впервые были близки, для нас обоих это был первый раз, и это было ярко и незабываемо. Мы познали друг друга заново. Меня приятно удивило то, что ты, оказывается, можешь быть страстным и раскованным, а еще - покорным и нежным. Мне тогда казалось, что нет никого счастливее нас.…
Твое имя на плите расплывается, и я понимаю, что глаза застилает влага. Провожу по ним рукой, не задумываясь, слезы это или дождь. Возможно, слезы. Я плачу часто, порой, не замечая этого. Но мне все равно. Мне нет дела ни до чего, кроме воспоминаний о тебе и мыслей о том, почему это случилось, мог ли я что-то изменить, не упустил ли какую-то возможность оставить тебя здесь… Эти мысли преследуют меня даже во сне.
Мы жили вместе, и это было безграничным счастьем. Просыпаться рядом с тобой каждое утро, проживать день с мыслями о тебе, засыпать, держа тебя в объятиях, – разве это не счастье? Шутливые перепалки по утрам в ванной; мои нелепые любовные SMS-послания тебе на мобильник, в ответ на которые ты неизменно слал лаконичное: «Придурок»; вечерние прогулки по берегу моря; глупая игра «Угадай, на какую звезду я смотрю» на балконе поздними вечерами.… У каждого свое счастье. У нас оно состояло из этих дорогих сердцу мелочей. Я минуты не мог прожить, не думая о тебе. Я любил и люблю твои колдовские глаза, твое прелестное лицо, твое изумительное тело, манящую улыбку… Ты не уставал меня удивлять. Всегда сдержанный и строгий на людях, с независимыми повадками кошки, наедине со мной ты напоминал ласкового котенка, а по ночам являл страсть и темперамент тигра. И всегда оставался таким невинным – тебя, как ни странно, было легко смутить. Ты мог яростно кричать или огрызаться, а через миг, услышав мой смех и оказавшись в моих объятиях, краснел, и с твоих тонких губ слетало тихое, как вздох: «Люблю»… Я любил тебя до самозабвения, ты сам говорил, что моя любовь переходит границы разумного.
Я слышу твой голос и резко оборачиваюсь, ищу тебя глазами. Я прихожу сюда каждый день в надежде увидеть твой дух, но ты не появляешься… Наверное, не хочешь делать мне больнее, ты всегда обо мне заботился, хотя и старался делать это незаметно для меня самого. Тебя снова нет, а твой голос – это просто вой ледяного ветра, бросающего мне в лицо колючий дождь. Я крепче запахиваю полы куртки, снова переводя взгляд на надгробие,…
Я не уберег тебя. Я виноват в том, что произошло, ведь я не забил тревогу сразу же, как только ты начал чувствовать недомогание и головную боль, которые списывал на усталость на работе. Мне не пришло тогда в голову заставить тебя обратиться к врачам. Я понял, что все серьезно, когда однажды ночью у тебя пошла носом кровь. Я всегда боялся одного вида крови, а уж твоей… Я впервые тебя не послушался и вызвал врача, который и направил тебя на обследование. Когда я узнал о результате, у меня померк свет перед глазами: злокачественная неоперабельная опухоль в носоглотке. Врачи не говорили прямо, но мы оба понимали, что надежд нет никаких – опухоль уже разрослась, начали образовываться метастазы. На тебя было страшно смотреть: ты впервые в жизни выглядел беспомощным. Я ненавидел и проклинал себя – заставь я тебя обследоваться раньше, может быть, все еще можно было бы исправить. Тебе назначили множество лечебных курсов, которые ты отказался проходить. Ты был сам не свой, никого не подпускал к себе, ни с кем не желал говорить, запирался в своей комнате и крушил ее. Ты перестал разговаривать со мной, закатывал скандалы на пустом месте, придирался ко мне по всякому поводу, кричал, оскорблял. Ты не позволял мне даже обнять тебя… Я не знал, как вести себя с тобой, моя мягкость тебя бесила, а по-другому я просто не мог с тобой обходиться. По ночам я плакал в подушку, чувствуя свое бессилие. В один из дней ты сухо сказал, что нам лучше расстаться. Ты не слушал моих возражений и буквально выставил за дверь, захлопнув ее. Я понимал, что ты не хочешь быть мне обузой, не хочешь, чтобы я видел, как ты умираешь. Я приходил каждый вечер и, стоя под дверью квартиры, умолял тебя впустить меня, позволить помочь тебе, просто быть с тобой, говорил, что люблю тебя и не могу оставить. Ты в ярости кричал, чтобы я убирался из твоей жизни и не смел тебя жалеть, что я тебе не нужен, что ты сам прекрасно справляешься… Слыша, как ты тихо рыдаешь за дверью, я тоже плакал, прижавшись к ней. Я уходил, чтобы снова вернуться. Но однажды я не ушел, и что-то сломалось в тебе, когда утром ты нашел меня возле дверей квартиры спящим на лестнице. Проснулся я уже на кровати, ты сидел рядом. За те дни, что я тебя не видел, ты сильно изменился. Похудел, осунулся, в запавших глазах стояла тоска и безысходность. Мне пронзила мысль: ты так похож на умирающего… Я вскочил и обнял тебя, прижал к себе, не желая отдавать смерти таким. Ты пытался сопротивляться, но силы ушли. Я шептал, что не оставлю тебя, что буду рядом до конца, просил разрешить помогать тебе… Я слышал, как дрожал твой голос, когда ты сказал, что жалость тебе не нужна. В ответ я просто крепко поцеловал тебя. И ты все понял…
Последние два месяца мы оба лихорадочно стремились наверстать упущенное время, спешили насладиться нашими отношениями. Я поклялся себе, что ты будешь, счастлив в отмеренные тебе дни. Я уговорил тебя лечиться, и тебе даже стало лучше. Ты уступил моим просьбам и сообщил о болезни родным, даже разрешил им приехать в Токио. Мы не стали скрывать свои отношения, но, как ни странно, твои родители сделали вид, что так и надо, а Джун… Джун всегда была на твоей стороне. Она держалась молодцом - не показывала своего горя и поддерживала тебя, как только могла. В те дни мы виделись с друзьями даже чаще, чем до твоей болезни. Ты стал мягче, меньше ссорился с Хоро и даже терпимо относился к шуткам Чоколава, которыми тот пытался тебя развлечь. Ты умел читать мысли и, конечно, знал о чувствах наших друзей, которые не могли тебя не трогать.
Твое отношение ко мне тоже изменилось. Мы не разлучались ни на миг. Я ездил с тобой на обследования и сеансы терапии, следил, чтобы ты вовремя принимал лекарства, и вообще старался быть с тобой постоянно – и днем, и ночью. Ты был намного нежнее со мной, чем когда-либо, я часто видел твою любящую улыбку. Ты никогда не говорил этого, но я знаю, что ты был благодарен мне. Да, порой у тебя случались срывы, ты мог накричать на меня, оскорбить, но я знаю, что на самом деле я был нужен тебе, как никто другой. Ты и сам это знал, поэтому, наверное, я видел облегчение в твоих глазах, когда приходил мириться с тобой после подобных инцидентов. Примирения были долгими и, как правило, в постели… Мы вкладывали в нашу страсть всю любовь, нежность и отчаянную потребность друг в друге. В эти моменты, увы, где-то глубоко в сознании всегда шевелилась мысль-напоминание о том, что скоро это закончится навсегда. И к сладости любви примешивался горький привкус будущей потери, и вспыхивало отчаянное желание насладиться отпущенным временем, и мы любили друг друга до беспамятства, исступленно, так, как никогда раньше, отбросив все условности и правила… И мы были счастливы назло судьбе и смерти. Да, я чувствовал, видел, знал, что ты был счастлив, и мне было немного легче от этого – я все же выполнил данную себе клятву.
Я смотрю на надгробие и как наяву вижу черную бездну могилы, в которую на моих глазах опустили урну с твоим прахом. В такую же бездну чуть ранее погрузилось и мое сердце, когда затихло твое хриплое дыхание, когда измученное тело замерло, а прекрасные янтарные глаза навсегда остановились, утратив свой неземной блеск. Твое состояние к тому времени резко ухудшилось, лекарства и сеансы терапии уже не помогали, тебя мучили страшные боли, но ты стойко сносил их, не желая показывать своих страданий. Ты до конца оставался несгибаемым главой клана Тао, который скорее умрет, чем выкажет себя слабым. Ты привык к боли и испытаниям. Ты даже сказал мне, что видишь в этом искупление своих грехов… А я не понимал и теперь не понимаю и не хочу понимать, почему ты так страдал, так мучился. Неужели ты не расплатился сполна за грехи прошлого? О, я-то знаю, что ты платил за них практически постоянно с той поры, как твоя душа нашла новый путь. Я единственный видел затаившиеся в твоих глазах боль и тоску, рожденные воспоминаниями о том, чего нельзя исправить. Так неужели этого груза на сердце тебе было мало? Зачем нужны были эти спазмы невыносимой боли, от которых ты прокусывал себе губы, чтобы сдержать крики? Неужели было необходимо, чтобы силы покинули тебя, чтобы твое прекрасное тело иссохло, мраморная кожа пожелтела и покрылась пятнами, а красивые волосы выпадали целыми прядями? Ты уже не вставал с постели, мог только пить - от еды тебя рвало, тебя кормили «внутривенно». Тебе было сложно говорить, ты иногда впадал в забытье, но не настолько глубокое, чтобы спрятаться в нем от болей, которые терзали тебя постоянно. Всякий раз, когда по твоему телу пробегала волна боли, когда твои черты искажала судорога и ты стискивал зубы, приглушая стон, я чувствовал, как в моей груди кровоточит сердце. Я готов был грызть землю от такой несправедливости: почему мне нельзя было взять на себя частичку твоих мук, облегчить их?! Нет, я мог только смотреть на твои терзания и чувствовать, как моя душа корчится от тоски и отчаяния. От тебя прежнего остались только сияющие золотым светом прекрасные глаза и легкая, затаившаяся в уголках потрескавшихся, потемневших губ улыбка… Улыбка, которую умел видеть только я, которую я так любил и которую ты подарил мне перед тем, как оставить меня навсегда.
Ты был в сознании до конца, и я никогда не забуду, как держал тебя в объятиях, сжимая твою руку. В тот момент в больничной палате находились и наши друзья, и твои родные, но мы видели лишь друг друга. Мне не было дела до того, что о нас подумают, я обнимал и целовал тебя, а ты шептал: «Не плачь». Наверное, я плакал, хотя сам не помню этого. Помню лишь твой взгляд перед тем, как ты издал последний вздох, и твою улыбку. Я теперь часто вижу ее во снах о тебе и хочу верить, что это не игра моего подсознания, что ты на самом деле приходишь ко мне из мира духов.
Я нежно провожу пальцами по мокрому от дождя мрамору, на котором выбиты иероглифы твоего имени. Странно, уже темно… Я опять не заметил, как день подошел к своему концу. Дождь усиливается, небо извергает из себя целые потоки мутной воды. Наверное, мне уже пора, Рен. Я снова поправляю цветы, посылаю прощальную улыбку твоей могиле и медленно бреду по размытой дорожке к выходу. Завтра я обязательно приду к тебе опять. Я буду приходить снова и снова, пока не настанет день, когда мы сможем быть вместе. И неважно, как долго придется ждать его. Ведь время не существует для того, чье сердце больше не бьется.
